У индейцев реки Кайериа за год ничего не сменилось. Ну разве, детей стало побольше да моторист прошлого года задумал справить новую крышу на свою шаткую хату. Еще, на мою радость, вождь деревушки не стал орать в матюгальник в четыре часа перед утром. То ли утихомирился за год, то ли просто иссяк.
Интересно читать узнавание в лицах местных старух. Да, они меня помнят, благо я даже в той же одежде. Помнят и потому уже не робеют: «А кто это вместе с тобой? На твою жену совсем не похоже».
— Дочь, — отвечаю.
— Дочь??? — и смотрят на нее снизу вверх, — Так сколько ей лет?
— Тринадцать и еще половина.
Стайка мелких девчонок мгновенно затихла и вцепилась глазами в почти-что ровесницу. Ловлю тихий шепот: «Ей всего-то тринадцать!». Такое чувство, что ветер подхватил эту фразу, и через мгновенье уже вся деревня осведомилась, что белая женщина — просто ребенок. Грибами после дождя нарисовалась еще дюжина мелких детишек: всем интересно увидеть «заморское чудо».
Дочь прижалась ко мне и, избегая взглядов индейцев, бурчит: «Чего они смотрят? Я же не зверь в зоопарке!»
— Что ж,- отвечаю, — зато теперь ты уже знаешь, как чувствует себя зверь в зоопарке. Постой 10 минут — интерес их быстро угаснет и они перестанут тебя есть глазами.
С лодки тянет едой: наш ужин уже на подходе. Натянули москитную сетку и уходим к реке.
— А бананы будут на ужин?
— Конечно же будут. Нам остается лишь угадать: пареные, жареные или вареные.
— Лучше бы жареные. Они — как картошка, только слегка сладковатые.
Вот они — дети: третий день в джунглях, а уже есть вещи, к которым привыкла.
Минуты заката.
Минуты заката.
Утренний моцион.
Юный падаван.
