У пустыни страны Тарб-эль-Бидан особенный запах. Запах забвения. Сложно представить, что еще во времена знаменитого путешественника Ибн Баттута (да будет милость Аллаха над ним) здесь царила саванна, а вдоль транссахарских путей стояли укрепленные ксары – средневековые центры караванной торговли и просвещения. Некоторые из них — Уадан, Шингетти, Тишит и Уалата – стоят до сих пор, из последних сил удерживая наступающие дюны стенами опустевших домов.
Сахара наступает со скоростью 30 миль в год, заполняя песком узкие улочки меж старых строений когда-то процветавших дворов. Караваны верблюдов ушли в прошлое и паломники стран Магриба уже не заходят сюда на своем пути в Мекку. Остался лишь ветер воспоминаний, камень полуразрушенных стен да тысячи рукописных трудов, бережно хранящихся в частных библиотеках.
Но сегодня на этой земле большой праздник – табаски, более известный в остальном арабском мире как Ид аль-адха — курбан-байрам. И потому на лицах прохожих нет следов горечи, и даже мы, чужестранцы – желанные гости в доме любой мавританской семьи. Абдурахман — хозяин кемпа в Шингетти, еще пять минут назад не ведая о нашем существовании, первым делом потащил нас на ужин к своей немалой семье – прекрасный шанс познакомиться с жизнью аборигенов поближе.
Женщины здесь не закрывают лиц и едят в одной комнате вместе с мужчинами, только из разных подносов. Самая старшая из них возлежит на покрытом коврами полу в окружении ползающих внуков. Жена Абду, за неспешной беседой, разливает традиционный мавританский чай с мятой и базиликом. Беру осторожно стакан и невольно касаюсь удивительно нежной ладони. В её глазах – только смех и ни тени смущения, хотя я – не то что не родственник, а даже не мусульманин.
Впрочем, столь свободное поведение, похоже, было свойственно мавританкам всегда. И если по языку и религии они принадлежат к арабскому миру, то по своему духу и традициям они — точно берберки. Забавно об этом писал Ибн Баттута в далеком 1354 году: «Качества этих людей удивительны, а дела их странны. Что касается их мужчин, то у них нет ревности. Ни один из них не связывает свое происхождение со своим отцом, но связывает его со своим дядей по матери. Наследство получают сыновья его сестры, а не его собственные дети. … Что касается их женщин, то они не стыдятся мужчин, не закрывают лиц, несмотря на то что усердны в молитвах. Если кто пожелает взять их в жены, он не столкнется с трудностями. Но жена не последует за своим мужем, если тот уезжает. И даже если бы она захотела поехать, ее родственники непременно бы ей помешали. У тамошних женщин бывают друзья и приятели из числа мужчин-чужестранцев, и точно так же у мужчин бывают подруги из числа неродственных женщин. И бывает так, что хозяин, возвращаясь в свой в дом, находит свою жену вместе с ее другом — и не видит в этом ничего неприятного для себя».
Я пью мелкими глотками обжигающий чай и медленно уплываю в прошлое этого мира. Поездка на ночном поезде и утром на джипе, кажется, была очень давно и уж точно не здесь. Здесь – только запах древесного угля, мелодичные звуки хасанской речи и прохлада стен древнего ксара, который скоро исчезнет. Пожалуй, я задержусь в нем на парочку дней.
Старый район Шингетти.
Дюны подступают все ближе.
Футбольное поле между старым и новым районом Шингетти.
Зажиточный дом.
Улица города.
Газ привезли.
За газом.
Маленькая непоседа.
Трапезная.
Ночное небо Шингетти.
На ночь из пустыни к водопою приводят верблюдов.
