— Поезд сегодня будет?
— Иншаалла.
— А если, иншаалла, поезд сегодня будет, то примерно во сколько?
— Часа в два… иншаалла.
— Иншаалла.
Вот и поговорили. Железнодорожный вокзал – прямоугольный гараж, населяемый мухами и одиноким смотрителем, лениво отрывающим бумажки билетов на Аллах-его-знает во сколько проходящий здесь поезд.
Полчетвертого дня – приближается грохот пустого состава, в конце которого трещоткой гремучей змеи прицеплено два пассажирских вагона. Народ подтаскивает большие баулы поближе к вибрирующему полотну и готовится к до боли знакомому действу. А-ля «штурм подмосковной электрички в рабочее утро». Что ж, мне к этому не привыкать, а значит «место под солнцем» нам обеспечено.
Самый-длинный-в-мире-поезд проходит здесь лишь иногда. Когда несколько скопившихся составов с рудой сбивают в один эшелон, отбивающий такт стыками рельс на протяжении трех километров. Но даже стандартная версия поезда кажется бесконечной лентой грохочущей стали, вьющейся тонкой струей промеж занесенных песком пустынных холмов.
Вагон – консервная банка с напрочь убитыми перегородками и узкой лавочкой по периметру помещения. Женщины, дети и старики лежат на полу, подстелив под себя одеяла. Мужики покрепче пробуют удержаться на лавке, но при резком торможении поезда это не всем удается. Впрочем, падать невысоко и это, похоже, всех утешает.
Закат. Поезд идет на восток. Время тянется кислой гудроновой нитью и мне кажется, что я еду уже целую вечность. Одинокий старик кладет молельный коврик прямо мне в ноги (лишь около нас есть свободное место) и, омыв руки о камень, замирает, готовясь к молитве.
— Аллах Акбар!
Колеса поезда отбивают ритм невидимых чёток. Сзади к старцу присоединяются двое.
— Аллах Акбар!
Убираем фотоаппараты и сохраняем молчанье. Старик кидает одобряющий взгляд.
— Аллах Акбар!
Вагон выдохнул в едином порыве и куда-то пропала неловкость.
— Аллах Акбар!
Старик уже закончил молиться, но подходят все новые люди и склоняют головы в направлении Мекки.
— Аллах Акбар!
Пространство наполняется неведомой силой и замолкают даже вечношумящие дети.
— Аллах Акбар!
Я смотрю в твою глубину, Мавритания. И понимаю: уже ради этого сюда стоило ехать.
Ночь. Стоит хоть немного поспать. Но какой мавританец ляжет спать, не выпив толику чая? Из объемных баулов достается подставка для древесных углей, характерный заварник, пачка ядреного зеленого чая, сахар и обязательно свежая мята. В свете аварийной мигалки диодного фонаря совершается медленный ритуал – поезд будет идти еще долго и торопиться не надо.
Чайные струйки отмеряют часы и минуты, отпуская менее стойких в объятия беспокойного сна. Те же, кто не спят в эту ночь, потихоньку начинают отбивать ладонями рваные ритмы, выводя мелодию пустынного ветра. Пожилой проводник закрывает глаза и вдруг начинает петь неожиданно теплым, густым баритоном.
Я сижу в проеме давно снятой двери и смотрю на закат багровой, почти полной Луны.
На зубах скрипит тонкий песок.
Песня мелкой дрожью вагона проникает под череп.
Поезд все еще идет на восток.
И меня наполняет чувство покоя.
В ожидании поезда.
Как только пройдет груженый состав в сторону порта — можно ожидать наш эшелон.
А вот и он.
Аж целых три локомотива тянут не нагруженный состав.
Ломанулись!
Главное — зацепиться за поручень.
Уселись. А народу-то пока не очень много.
Упаковка вагона продолжается.
Проверка билетов.
В пути. Укрываемся от пыли.
Жизнь вдоль полотна.
Где-то на горизонте — наши локомотивы.
Поезд идет на восток.
Ночь. Кто-то спит, а кто-то готовит чай.
