Откопал полевой дневник алтайской экспедиции 1993 года и после беглого прочтения понял, что многое уже подзабыл, а истории лучше рассказывать в комплексе и с предисловием.
По долгу службы в экспедиции мы общались с двумя местными начальниками. С Дёже — алтайцем, брат которого сидел управленцем в Горно-Алтайском комитете экологии (тот самый, кто сильно возмущался тем, что ему прислали из МГУ не академиков), и с Жанибеком — казахом, который занимал какой-то важный пост в Кош-Агаче и не пил по причине язвы желудка.
Так вот в один день Дёже договорился с главой колхоза Кызыл Мааны (то бишь «Красное знамя» в переводе) о проведении нами полевых работ на территории их летних пастбищ. Ехать пришлось довольно далеко: из Кош-Агача через Ортолык в Бельтир — центр колхоза — а оттуда уже в горы по речной долине к озерам Каракёль (Черное озеро в переводе) и Аккёль (Белое озеро) на высокогорный пенеплен за рекой Кызылкая.
Расстояние между озерами невелико, и если в Белом вполне безопасно можно купаться, то в Черное озеро местных жителей и под ружьем не затащишь. Вода последнего с легкостью засвечивает плёнку и виноваты в этом соли урана (большая часть которых черного цвета), лежащих плотным налетом на камнях под водой. Сами же высокогорные пастбища расположены на высоте в 2800 метров над уровнем моря в урочище Балтырганду, где течет река Имэле и представляют собой обыкновенную тундру с кучей лишайников, буграми пучения, жалкими травками и неизменной вечной мерзлотой.
После работы хитроватый Дёже пригласил нас к родственнику в юрту «слегка» подкрепиться. Как выяснилось, баран под это дело был уже часа два назад как зарезан. Виды, конечно, нереальные: высокогорный «стол» пенеплена; на заднем фоне — ледники Удачный и Софийский, что на Южно-Чуйском хребте; на пастбище стоит одинокая крепкая юрта, рядом фыркают сарлыки (яки по -нашему), а чуть дальше — топчутся овцы. За юртой лежит огромный черный лохматый пёс, держащий в поле зрения всё бестолковое стадо.
Открывать есык — дверь юрты — требуется исключительно справа, оказывая хозяину честь и всяческое уважение, ну и не пуская заодно внутрь злобных духов. За дверью, с одной стороны громоздятся полки с запасами и прочим хозяйственным хламом, с другой стороны — обыкновенные железные кровати для сна. В центре — кочегарит буржуйка, еда готовится на кизяке. За печкой — дунгюлюк — обеденный стол, сидеть за которым можно лишь по-восточному. Половину стола занимает чан с вареной бараниной, тут же стоит чашка каймака, лежит курут (твёрдый как камень сыр, его не едят — зубы сломаешь, а рассасывают долгими вечерами) и бурусаки (хлебные изделия из слоеного теста, делаются с добавлением жира сурка, благодаря чему не черствеют).
Мужчины садятся за стол, женщины уходят в сторонку. У хозяина юрты жена и три дочки и, по обычаю, они должны есть после нас. Но вот незадача: наш начальник — Ольга — разумеется женщина, и ей тоже вроде нельзя с нами за стол. Но как начальник — она вообще должна сидеть во главе! Ситуация просто огонь и мне до мурашек на попе хочется увидеть, как алтайцы её разрешат.
Хозяин юрты берет пиалу с арачкой (водка из ячьего молока, градусов в 20), достает с полки набор неведомых трав и начинает творить, нарезая круги вокруг буржуйки. Пять минут делов и Ольга назначается… мужчиной! Проблема снята, «мужчины» теперь спокойно садятся за стол, у которого уже стоит полведра арачки. Ячью водку готовят специально к приезду гостей и пока ведерко не выпьют — из-за стола не встают. И хотя сей напиток пьется довольно легко, если бы не наш большой Гена — мы бы застряли в юрте очень надолго.
Под конец трапезы подают горячий лагман и если вы еще были в состоянии встать, то после столь прекрасного блюда у вас пропадут даже мысли об этом…
Растительность высокогорного пенеплена.
Работа на пенеплене. Высокогорная тундра. Слева — Ольга Гончарова. Справа — Вадим Лыжин.
Я отбираю растительность на биомассу.
Вот такой сюрреализм делает с кадром время. 🙂
За столом в юрте.
Хозяин юрты с егыз — двойняшками.
За столом в юрте.
Кунгыз (дырка вверху юрты), обрамленный шанра — деревянным кругом.
